The first time I realised that professors were real people too was when Professor Evan Fisher of the Math department told me his wife loves playing piano just like I do. I was in office hours because I was behind in Calculus I – I was sick and missed a few classes. After helping me with some homework problems and making sure that I understood every single one, Professor Fisher asked what else I do on campus, asked me about myself, and I told him I play piano.
I was raised in an atmosphere of strict discipline — neat rows of students with identical slicked back hair, identical clothes, and identical thoughts. Why, where I went to school, teachers are not people, they are marble statues of grandeur that had graced us with their presence and wisdom by coming alive. The students are not people either, but mere worshippers, meant to keep quiet and obey unquestioningly.
When we walked down school hallways back in Russia, we were taught to bow our heads when we saw a teacher. It became a reflex, one that still wakes up in me some days. We were indubitably less, and our only respect was nurtured in fear.
I do not have to bow my head on approach anymore. My respect is no longer grown from fear and no longer mixed with quiet rebellion – it is genuine now, it comes from admiration and recognition of a greater mind than my own. My professors are people, not gods, and I am a person, not a communicant. My Mathematics professor’s wife plays piano. My Physics professor plays guitar and loves Rick and Morty. My English professor goes to New York on the weekends and is thinking about moving there. My Engineering professor is thinking about getting a law degree.
And it is so different from how I grew up because we are equals. Education is now an exchange not a sermon.
Я впервые поняла что мои профессора тоже люди когда Профессор Фишер из департамента математики сказал мне, что его жена, как и я, любит играть на фортепиано. Я была у него в офисе, потому что отставала в классе по математическому анализу. Я приболела и пропустила несколько классов. После того как он помог мне с несколькими задачами из домашней работы и удостоверился что я понимаю каждую из них, Профессор Фишер спросил чем еще я занимаюсь на кампусе, спросил меня о чем то обо мне, и я сказала ему что играю на фортепиано.
Я выросла в атмосфере строгой дисциплины – аккуратные ряды школьников с одинаковыми заплетенными волосами, в одинаковой одежде, и с одинаковыми мыслями. Что же, там где я ходила в школу, учителя не были людьми, они были мраморными статуями грандиозности, которые смилостивились наградить нас своим присутствием и умом оживая.
Когда мы шли по коридору школы там в России, мы были приручены к тому, чтобы склонять наши головы при виде учителя. Это стало рефлексом, который все еще просыпается во мне иногда. Мы были неоспоримо ниже чем они, и любое уважение к учителями возрастало в нас из страха.
Я больше не склоняю голову при виде учителя. Мое уважение больше не растет из страха и не смешивается с тихим восстанием – оно подлинное, оно идет из восхищения и признания более великого ума, чем моего собственного. Мои профессора люди, не боги, а я человек, а не прехожанин. Женя моего профессора по математике играет на фортепиано. Мои профессор по физике любит смотреть Рика и Морти. Мой профессор по литературе ездит в Нью-Йорк по выходным и думает о том чтобы переехать туда. Мой профессор по инженерии думает о втором высшем в юридическом праве.
И все так по-другому по сравнению с тем как я выросла, потомы что мы равны. Обучение теперь обмен, а не проповедь.